Маршал Сталин (Вадим Новожилов)

По дорогам страны, по дорогам России обширной,
раскаляя моторы, срываются с места, чуть свет,
безотказные наши друзья, работяги машины,
и нет-нет, да блеснёт за стеклом сединою портрет.
Как стекло мавзолея, над ним лобовое стекло.
Значит, где-то ещё на душе не совсем отлегло.
Если боль и восторг время нам приказало хранить,
значит память из нас не изъять, ну, а в нас не убить.

Часто кто-то воздвиг над собой ореол освящённый,
посиял и погас. Мы привыкли. Наука проста.
Умирая, вожди попадали в число «запрещённых».
Что же делать, коль так повелось на Руси от Христа.
Был последний из кормчих запретом забит и затёрт.
Только в нас от запретов порой прозорливость растёт.
И поэтому, в грязь непролазную, не по вражде,
на стекло лобовое мы клеим портреты вождей.

За вождей много раз приходилось ходить в рукопашный
и, как правило, в самый последний решительный бой.
Мы за них попадали в число безызвестно пропавших,
и за них молча, шли закрывать амбразуры собой.
Не твердыня гранит, да и бронза на пробу не твердь,
только память хранит всё, что названо именем «смерть».
Эта память с войной нас заставила в сердце связать
два понятия намертво: Сталин и Родина-Мать.

Нам застила глаза и рассудок сегодня не та пыль,
хоть живут времена, что и ныне для нас не ясны.
Да, мы помним кошмарные сны безымянных этапов,
но нам всё-таки ближе весны 45-го сны.
Влажный ветер Кремлёвские звёзды и стены лизал.
Стыли в пьяном восторге сердца и блестели глаза,
а когда первым залпом салют тёплый воздух пробил,
гулким эхом ему отозвалось молчанье могил.

Этот праздник потерь был для нас праздник приобретений,
твёрдость в душах рождал он и ясность в мозгах рядовых.
С нами были живые вожди, а не мёртвые тени
тех, что ныне, застыв, из-под стёкол глядят лобовых.
Нет, неверно, что память оставила всуе вождей:
были всё же дела много больше обид и важней.
И поэтому нам их в дорогу приходится брать,
чтоб не сбиться с пути, не свернуть и себе не соврать.

С конкурса, посвященного дню рождения вождя народов

Ну чтож, не всем же обязательно ерничать...

Стихи о Путине (Дм.Быков)

Наша Родина — вечный подросток — верит на слово только царю.
Я недавно зашел в «Перекресток» — очень дорого все, говорю!
Вы бы тактику, что ли, сменили — с населением надо добрей:
килограмм охлажденной свинины продается за двести рублей.
И хоть я не Гайдар и не Ясин, и умом недостаточно крут —
механизм до обидного ясен: перед нами торговый накрут.
Опустите вы цены, ребята, на холодных своих поросят,
некошерную плоть, как когда-то, продавая по сто пятьдесят!
Продавщица, не празднуя труса, отвечает, горда и тверда,
что пошел бы я в «Азбуку вкуса», а могу и подальше куда.
И потопал я, солнцем палимый, напевая трагический марш:
ведь не будут же с Быковым Димой согласовывать цены на фарш!
Пусть он пишет, румян и беспутен, в окружении муз и харит…
Но потом к ним отправился Путин — очень дорого все, говорит!
Мы же в крепости, блин, осажденной, нас не любит никто, хоть убей,
а свинины кило охлажденной продается по двести рублей!
Улыбаясь, как внешний разведчик, что попал в разработку к врагу,
Кобаладзе как главный ответчик отвечает: «Понизить могу!»
Поглядев на исправленный ценник, как глядят на поганую слизь,
удивительный наш современник дал команду: «Пожалуйста, снизь».
Покупатели крякнули немо, их глаза заблестели от слез:
половиною лучшей тандема был решен наболевший вопрос!
Тем же вечером в ритме форсажа, чтоб не сделалось худшей беды,
в «Перекрестке» была распродажа уцененной премьером еды.
В магазине толпились до света, раскупая дешевую снедь:
большинство понимало, что это — ненадолго и надо успеть.
В одобрении были едины даже те, что в инете тусят.
Килограмм охлажденной свинины продавался по сто пятьдесят.
Внешний мир после кризиса жёсток. Я, однако, грущу об ином:
почему он пошел в «Перекресток», а не в наш, например, гастроном?
Есть товаров значительный список, что особенно нравятся мне, —
я успел бы молочных сосисок оторвать по премьерской цене…
Но не ради же собственно мяса от обычных занятий своих
я отвлекся, в течение часа сочиняя пронзительный стих?
Километры о первом лице ведь сочинил я рифмованных строк:
почему он сумел обесценить, что никто обесценить не смог?
Я в правительство камня не кину, но оно бесполезно вполне;
он же только взглянул на свинину — и она потеряла в цене!
Тут серьезным открытием веет. Я открыл социальный закон:
почему-то всегда дешевеет все, к чему прикасается он.
С девяноста девятого года, по расчетам моим — с сентября,
обесценились жизнь и свобода, уж о принципах не говоря;
да и слово нисколько не весит, и доверье к чужим голосам…
Не скажу, что меня это бесит, ибо я обесценился сам.
Сколько мышью по Сети ни кликай, не накликаешь вести иной.
Мы заснули довольно великой, а проснулись дешевой страной.
Что ни скажешь — все будет едино, что ни сделаешь — будет мертво…
В общем, что ему, братцы, свинина? Это семечки после всего.

Опубликовано в Новой газете

Введение

Политики на острие пера
Ироническое отношение к роли политиков
Восхваление поэтами политических деятелей
Удачные и неудачные стихи